|
Последние дни в любой из приездов в Магадан стараюсь посвящать интенсивной работе в архиве информационного центра УВД. Каждый год его сотрудники «открывают» новые греческие дела. А вечерами – либо работаю в гостинице, обрабатывая собранный за день материал, либо гуляю по городу, либо иду в гости к Эдуарду. У него всегда найдется в холодильнике краб, корюшка или икра. Как говорит сам Эдик:
- А что еще нужно для бедного колымчанина. Вот так и перебиваемся с икры на краба, а с краба на красную рыбу…
Эдуард всегда предлагает остановиться у него, как это было в 2001 году. Но мне удобней в гостинице или на съемной квартире. Если решаю остановиться не в гостинице, Эдуард и Толя помогают подобрать удобную квартиру поближе к центру. Чтобы все было рядом: и архив, и офис Эдуарда и его дом. Эдуарда не всегда можно застать в офисе. Зато там всегда его мама, Галина Федоровна. Она ведет всю бухгалтерскую документацию фирмы. Мы непременно проводим с ней земляческую пятиминутку: вспоминаем родные места, близких и друзей. Галина Федоровна прекрасно выглядит в свои годы, несмотря на несколько тяжелых ударов судьбы. Сначала она потеряла мужа, а пребывая на Севере, еще и двух братьев и сестру.
После школы к Галине Федоровне обязательно заходит внучка Женечка. Та самая, с которой мы осматривали «Маску Скорби» в 2001 году. Она уже в четвертом классе. Помимо массы других достоинств, которые мы всегда находим в маленьких детях, у дочери Эдуарда есть одно редкое качество. Еще в трехлетнем возврасте, когда ребенку свойственны преимущественно хватательные рефлексы и он больше тянет к себе, Женечка отличалась от своих сверстниц. Она без устали предлагала мне то конфеты, то яблоко, не дожидаясь родительских нравоучений: «возьми себе и дядю угости». Похоже в федоровской породе гостеприимство и щедрость - на генном уровне. Таковы и Галина Федоровна, и ее брат Николай. Таков и Эдуард. У него, я бы сказал, гостеприимство порой «зашкаливает». Во всяком случае, с точки зрения прагматичной Европы.
Как-то Тасос, Хронис, Власис, Лида, Эдуард и я обсуждали в гостиничном номере планы на следующий день. В конце Тасос предложил:
- А не спуститься ли нам вниз и попить кофе?
Эдуард мгновенно отреагировал:
- Пойдемте ко мне, кофе имеется.
Пока гости осматривались в квартире, стол стремительно заполнялся тарелками с рыбой нескольких видов, пивом, коньяком, водкой, винами, икрой лососевой, икрой кетовой, икрой крабовой…
- Извините, - развел руками Эдуард, - заморской - нет.
Лида попыталась объяснить друзьям из Греции, в чем соль шутки. Когда в очередной раз Эдуард исчез на кухне, Тасос, обращаясь к оставшимся, спросил:
- Это мы кофе сейчас будем пить?
После «кофе», на улице, Власис, как бы сам с собой рассуждая, спросил:
- А вот, если он приедет к нам в Афины и предложит пойти попить кофе, мы как поступим: поведем его в кофейню?
Сразу спасаю честь и Тасоса, и Власиса, и Хрониса. Я не теряю с ними связи все прошедшие после съемок фильма годы, а Власиса Авгдзидиса знаю много лет. Всякий раз встречаюсь со всеми, когда прилетаю в Афины. И должен сказать, что никому из них гостеприимства не занимать. Но «кофе по-эдиковски» вспоминает каждый с особым чувством неполного понимания. А Эдуард не понимает Европу.
За три дня до моего отлета в Москву в 2008 году Эдик устроил свою традиционную корпоративную вечеринку. Впервые я попал на нее еще в 2001 году. Тогда фирме Эдуарда исполнилось, по его подсчетам, десять лет. Была арендована чья-то база отдыха на берегу бухты Гертнера. Собрался весь коллектив. Толя на костре готовил уху, не подпуская никого ближе, чем на девять метров. Рецепт его ухи остается тайной не меньшей, чем состав кока-колы.
На такую же вечеринку я попал в 2006 году. Я поинтерсовался, по какому поводу.
- Юбилей фирмы. Отмечаем десятилетие.
В 2007 году я на Колыме не был. Зато в 2008 году, чтобы не нарушать среднегодовую статистику, прилетал дважды. И вот в августе Эдуард снова приглашает меня. Так я в третий раз попал на десятилетний юбилей фирмы Эдуарда. Я еще раз убедился в широте его натуры.
Обе поездки 2008 года имели отношение к установке монумента в память о греках, умерших в ГУЛАГе. Магадан был избран как «самое греческое» кладбище. Из примерно 17 тысяч греков, арестованных в ходе греческой операции 1937-1938 гг., около 14 тысяч были расстреляны. Остальных отправили в лагеря. Причем на Колыму попала, по крайней мере, половина. Примерно третья часть из оказавшихся здесь, умерли…
На начало 2010 года колымский греческий список насчитывал 912 человек.
90% из них были осуждены по 58-й статье;
2% - по различным указам и постановлениям (хищение социалистической собственности, самовольное оставление места работы, преступления против порядка управления, нарушение паспортного режима);
2% – за уголовные преступления (убийство, кража личной собственности);
5% - не удалось выяснить.
В январе 2008 года я передал мэру Магадана В. Печенному письмо И. Саввиди, президента АГООР, с просьбой выделить участок земли под строительство мемориального знака. Владимир Петрович встретил меня как старого знакомого… В ходе разговора он позвонил первому заместителю губернатора Н. Карпенко, своему предшественнику на посту мэра Магадана, и сообщил, что в кабинете мэра сидит человек, который «играл» против них на губернаторских выборах в 2003 году. Тогда Н.Карпенко, занявший первое место в первом туре, оказался вторым во втором. Разговор же по существу завершился тем, что и от В.Печенного, и от Н.Карпенко я получил заверения в поддержке идеи установления в городе памятного знака.
После мэрии я совершил прогулку по Портовой улице. В соседнем с домом Эдуарда располагается издательский дом «Дикий Север». Его директор – Сергей Халанский – самый известный сегодня магаданский фотохудожник. Им изданы около десятка фотоальбомов, в том числе и по лагерной Колыме. Сергей, узнав о моих изысканиях, любезно предоставил для этой книги несколько свои работ.
Продолжив прогулку в сторону бухты Нагаева, я дошел до Северо-Восточного государственного университета. Здесь работает М. Этлис. Он активно интересуется, как продвигаются дела с памятником и моим проектом. Мирон Маркович, которого накануне его восьмидесятилетия надумала обложить бытовыми проблемами его бывшая московская супруга, несмотря ни на что, бодр и полон планов. Он зачитал мне несколько новых своих стихотворений.
Рядом с университетом, на противоположной стороне Портовой улицы, располагается главное здание СВКНИИ – Северо-Восточного (в Магадане все – Северо-Восточное) комплексного научно-исследовательского института. Заместителем директора в нем мой давний университетский приятель Александр Пахомов. Александр, долгое время был сотрудником Московского университета, не один полевой сезон работал на Колыме. Теперь он – магаданец. На этот раз я пришел не к нему, а на встречу с А.Сечкиным и Игорем Ведерниковым, тоже геологом и сыном известного колымского геолога. Игорь принес фотографии с колымскими видами, сделанными с высоты птичьего полета – с дельтаплана. Это серьезное увлечение И. Ведерникова. Прошу читателей обратить внимание на прекрасные снимки, которые он предоставил для этой книги.
Мы беседовали в уютном скверике перед главным входом СВКНИИ - прямо напротив бюста Ю.А.Билибина и повели разговор о перспективах геологоразведки на Колыме. Понятное дело, никакой другой темы такой формат и место встречи не подразумевали. А вечером в том же составе плюс Наталья Сечкина мы продолжили начатую беседу дома у А.Сечкина.
Последний день в Магадане я работал в архиве УВД. Б.Дубленич показал мне уточненный список, дополненный несколькими новыми греческими фамилиями. Среди новых я увидел фамилию Муратиди. Инициалы - Д.К.
- Богдан Николаевич, покажите, пожалуйста, архивное дело Муратиди Д. К.!
Я уже чувствовал, что стою перед очередным волнительным открытием.
…Всякий раз, бывая в Салониках, я навещал Валентину Дмитриевну Муратиду. Я узнал о ней сразу после выхода ее книги «Столетняя одиссея». Книга вышла на греческом языке и рассказывала об истории рода Муратиди из аджарского села Ахалшени. Сегодня это уже пригород Батуми, а в 1930-е годы – ближайшее его предместье. В моей книге «Греческая операция» со слов Валентины Дмитриевны рассказана история ареста ее отца, Дмитрия Константиновича Муратиди.
Это было 19 декабря 1937 года. Отец с дочерью поехали в Батуми. Шестнадцатилетняя Валя - в школу, а Дмитрий - на работу. В тот день по Батуми и Ахалшени прошлась очередная волна арестов греков. Забрали и Д.Муратиди.
В последний раз Валентина видела отца, когда его вместе с другим арестованными увозили из Батумской тюрьмы в Тбилиси. А в 1938 году Валентину с братом и матерью репатириировали как греческо-подданных в Грецию. Единственная весточка об отце каким-то образом попала в Салоники, где поселилась Евтихия, жена Дмитрия, с детьми, через десятые уста. Некий грек, вернувшийся откуда-то с севера, сообщил, что незадолго до своего освобождения он видел Дмитрия Муратиди.
Каждый раз на прощанье Валентина Дмитриевна просила меня:
- Найди моего отца! Ты ведь столько людей нашел. Найди! – Она буквально приказывала мне.
Сын Валентины Дмитриевны, носящий имя деда, Димитрис Казазакис, - из того же критского рода, что и Никос Казандзакис. Он ни о чем меня не просит, но всегда с надеждой смотрит на меня. И я знаю, чего ему хочется больше всего. Димитрис живет в Афинах, преподает в политехническом институте. Он боготворит мать, родину своего деда, село Ахалшени. Это он помог матери издать книгу (она вышла тремя изданиями).
- Но Вы скажите мне, - всегда просил я Валентину Дмитриевну, - хотя бы примерный район, где сидел ваш отец.
Но Валентина Дмитриевна ничего не могла сказать. Мне не за что было ухватиться, чтобы распутать запутанный клубок. Без всякой системы, а, стало быть, просто в надежде на удачу, всюду, где доводилось работать, я искал знакомую фамилию. Север велик, а для южанина все, где не растет виноград, это Сибирь. Но ни в воркутинских, ни в норильских, ни в свердловских, ни в красноярсаких списках фамилию Муратиди я не находил. Не было его и в магаданском архиве. Однажды я наткнулся на архивное дело Муратиди, но другого.
И вот – я уверен, та самая удача. И как часто бывает, запоздалая. За год до колымской поездки 2008 года Валентина Дмитриевна умерла. Я отликнулся некрологом, который напечатали несколько русскоязычных газет в Греции. И почувствовал, что мой долг перед покойной В.Муратиду многократно усилился.
…Б.Дубленич приносит дело. Раскрываю, вчитываюсь в формуляр: Муратиди Дмитрий Константинович, 1888 гогда рождения, уроженец и житель села Ахалшени. Состав семьи: жена Евтихия, сын Константин, 22 года, дочь Валентина, 16 лет... Вернувшись на квартиру, я сразу позвонил в Афины и сообщил дочери о находке. Я почувствовал, что Лидочка тоже очень растрогана.
Через два месяца в Афинах я встретился с Димитрисом. Я затрудняюсь определить его состояние. Конечно, нельзя было назвать это счастьем, но и на горе это было не похоже. Это было состояние, которое не поддается описанию.
- Когда Лидия позвонила мне, я плакал неделю, - признался Димитрис.
Вот такое открытие на прощанье. Одна из сотен историй, которые подарила мне Колыма. Эта история окончательно заставила отказаться от первоначальной идеи написать на плитах магаданского мемориала имена греков, умерших в лагерях. Список будет постоянно пополняться новыми именами. И вряд ли когда-нибудь в нем удастся поставить точку.
Вместо точки будет памятник. Не только грекам-колымчанам, но и всем грекам, могилы которых разбросаны по бескрайнему ГУЛАГу. Никто из них не хотел лежать в вечной мерзлоте вдали от родины. Но как сказал Перикл (а записал Фукидид) об афинянах, погибших в ходе Пелопонесской войны:
…В аэропорт Сокол меня, как всегда, провожал Эдуард. Мои прилеты и отлеты стали настолько привычными, что мы расстаемся не как люди, разделенные восемью часовыми поясами и почти всем материком Евразия. Пройдет год, и я снова прилечу в Магадан, а Эдуард также встретит меня в этом же аэропорту. А в перерыве между проводами и новым прилетом ему предстоит заниматься многими организационными делами по памятнику. Эдуард Иванов по-прежнему остается опорой проекта «Греческий мартиролог» на Колыме. Считаю его - моего земляка и надежного товарища - первым спонсором проекта.
- Ну вы довольны этой поездкой?
- Очень!
- Даже, несмотря на то, что не съездили за крабами?
- Даже несмотря на это. Впрочем, не все намеченное удалось выполнить. Я не встретился с Василием Ивановичем Ковалевым.
- Тем самым, который выступил с плакатом против установки памятника Берзину?
- Вот-вот…
- Значит, есть повод еще раз прилететь в Магадан…
В самолете я пересел на свободное место у иллюминатора. Как всегда приготовил фотоаппарат. Неожиданно в соседнее кресло опустился мужчина.
- Не возражаете?
- Пожалуйста.
Лицо моего нового соседа показалось мне знакомым. Я где-то видел его фотографию… Мой новый сосед видит мои мучения и представляется:
- Ковалев Василий Иванович…
Мы проговорили с ним едва ли не все вочемь часов полета. А в марте следующего, 2010 года мы встретились в Магадане. Слушать Василия Ивановича хватит и на десять полетов из Магадана в Москву. По нем плачет отдельная книга…
Моя последняя поездка в Магадан оказалась самой непродуктивной. Все, что начинается хорошо, имеет большие шансы завершиться плохо.
В том самом архиве информцентра УВД, с чего все началось, меня не допустили к материалам. К тем самым, с которыми я работал все предыдущие годы. При том же самом начальнике ИЦ. Что произошло с ним – сказать сложно. Мне с ним не удалось встретиться. Я догадываюсь о причинах и сочувствую полковнику. И даже близок к тому, чтобы простить его. Потому что даже этот полковник не может испортить мои впечатления о Колыме, где все-таки не ждешь удара в спину.
Надеюсь, что и читатель разделит со мной мои впечатления. Невзирая на особое место Колымы в «Греческом мартирологе». Да и в истории ГУЛАГа вообще. Задуманная, согласно правде своего времени, она не могла быть иной, кроме как истребительной. Конечно, это был вызов человеческой морали и цивилизованному развитию человечества. Это становится понятным на каждом километре колымской трассы, в любом сохранившемся поселке.
Но также понятно, что Колыма обладает своей особой гармонией. И эта гармония – не только мир в трагической целостности природного и человеческого бытия.
Но и гармония, в которой есть место будущему.
2010 г.
|
