Короткий, но очень насыщенный маршрут. Прииски следуют друг за другом через короткие расстояния. Большинство из них - бывшие, в лучшем случае, на отработанных полигонах сегодня работают старательские артели. Со съемочной группой по маршруту выезжает И. Паникаров.

Первый поселок на нашем пути – уже через четыре километра - Сенокосный. Он ассоциируется у меня с Панайотом Влахосом, уроженцем острова Кефалонья. Его арестовали в Ростове-на-Дону, и отправили на десять лет на Колыму. П. Влахос умер в Сенокосном 15 ноября 1939 года.

Короткая остановка в Сенокосном затянулась. Хронис принялся за свое дело, Власис снимал на фотоаппарат и на видео одновременно. Тасос был занят советами Хронису. Тот, по своему обыкновению, комментировал их так, что вся группа весело хохотала. Смеялись даже наши водителя, ни слова не понимавшие по-гречески. Лицо Хрониса объясняло все без всякого переводчика. Греческая речь привлекла внимание молодого парня с полуторалитровой емкостью пива в руках. Узнав, что группа из Греции, он, не выпуская пиво из рук, принялся демонстрировать нам элементы сиртаки. Власис и Хронис, оставив в стороне аппаратуру, обнялись с веселым филэллином и исполнили танец в полном объеме. Тасос, Лида и я подпевали, И. Паникаров с водителями поддерживали выступающих аплодисментами.

Наша дневная программа – доехать до Хатыннаха, бывшего до 1941 года центром Северного горнопромышленного управления, в полутора километрах от которого находилась печально-знаменитая «Серпантинка». Конечная наша цель – бывший женский лагерь «Эльген».

Дорога сначала идет вдоль Ягодинки (на картах обозначен как ручей Ягодный), до самых ее верховьев, где после небольшого перевала сваливается в узкую долину Малого Ат-Юряха.

Проехав тридцать километров, мы оказались у нежилого поселка Восток, на развилке дорог. Влево – на прииск «Штурмовой», поселок Хатыннах и «Серпантинку», вправо – на бывшие поселки-прииски Партизан, Верхний Ат-Урях, Нижний Ат-Урях, имени М.Горького, Туманный, села Эльген, Усть-Таскан и другие.

Мы повернули налево и минут через пятнадцать подъехали к «Серпантинке». Свое название место получило по легкой змейке, которой дорога петляет при подъеме на небольшой перевальчик. На нем, в полутора километрах от поселка Хатыннах располагалась следственная тюрьма УСВИТЛа. Место, не будь оно овеяно столь мрачной историей, могло вызывать совсем иные чувства. Моя дочь Лида, видя, как я любуюсь открывающими за перевалом видами, призналась мне:

- Понимаю, что очень красиво, но не могу отделаться от мысли, что здесь было в те годы. Это не позволяет мне воспринимать Колыму, как прекрасное природное место.

Одно название ручья, у которого располагалась следственно-расстрельная тюрьма УСВИТЛа, делает это место, особо зловещим. Протекающий в неширокой, но глубокой долине ручей именуется Снайпер. Хотя геодезисты давая ему имя, наверняка, исходили из собственного ситуационного понимания местности . Так что свое название ручей получил задолго до «ноу-хау» Э. Берзина и его последователей, до появления в этом месте следственной тюрьмы,

- Почему следственную тюрьму устроили так далеко от Магадана? – интересуемся у Ивана.

- Таких расстрельных мест в «Дальстрое» было несколько: в Северном управлении – Хатыннах, в Западном – «Мальдяк». Расстрелы так же производились в Магадане и в его окрестностях.

К 2006 году от тюрьмы ничего не сохранилось. «Серпантинка» вошла в колымскую историю своей особой функцией: здесь выдавали срок весом – расстреливали. В ручье Снайпер до сих пор можно найти патроны и пули, которыми приводили в исполнение смертельные приговоры, и даже наткнуться на человеческие кости. На подходе к лобному месту Тасос обратил внимание на отполированную дождями и придорожными ручьями кость. Измерили, решили, что кость все-таки звериная. Зверья же, судя по многочисленным медвежьим следам, в этом ненаселенном живыми людьми месте немало. А потому каждый из нас старался не слишком отдаляться от группы.

Иван подводит нас к глыбе гранита, установленной в память о расстрелянных на «Серпантинке». Ее привезли сюда в июне 1991 года из Синегорья. А рядом – сборный крест из легкого светлого металла. Крест установил москвич Владимир Федорович Ждан в память о своем отце – Федоре Николаевиче Ждане (1907-1940 гг.), умершем в лагере «Нижний Ат-Урях». На кресте - небольшой контейнер с землей города Сафоново Смоленской области, где родился Федор Николаевич, и где он был арестован.

Поступок сына, приехавшего сюда, чтобы установить скорбный знак в память об отце, взволновал всю нашу группу. И сам факт приезда сюда уже пожилого человека, через 60 лет нашедшего места упокоения отца, и особенно идея с землей. Это очень важно: встретиться с родиной. Ибо по ней и кости плачут. Бывая в Москве, иногда, звоню Владимиру Федоровичу.

Не все греки, расстрелянные на Колыме, были убиты здесь, на «Серпантинке». Но уместно вспомнить всех их поименно именно в этом месте.

26 октября 1937 г. умер Чилинкиридис Михаил Абрамович из Кутаиси;
20 декабря 1937 г. - Беро Савелий Трифонович из Старой Игнатьевки Донецкой области;
26 января 1938 г. - Кафафов Анастасий Андронникович из Армении;
8 мая 1938 г. - Дервисье Леонид  Александрович из Одессы;
20 мая 1938 г. - Цангари Николай Константинович из Одессы;
6 августа 1938 г. - Делиев Савелий Евгеньевич из Днепропетровской области;
8 августа 1938 г. – Челпанов Владимир Герасимович из Донецкой области;
10 августа 1938 г. - Коцолос Константин Христофорович из Москвы;
21 июня 1941 г. - Ковальчук Анатолий Николаевич из Мариуполя;
8 сентября 1941 г. – Апостолов Алексей Апостолович из Краснодарского края;
20 ноября 1941 г. - Тол-Оглы Иван Федорович из Геленджика;
13 декабря 1941 г. – Чубарь Дмитрий Алексеевич из Донецкой области;
31 января 1942 г. - Харитиди Иван Панайотович из Туапсе.

Массовые захоронения на Колыме, помимо «Серпантинки», были в Оротукане, на ключах Полярный, Свистопляс и Аннушка, прииске «Золотистый».

До бывшего центра Северного горнопромышленного управления Хатыннаха, отсюда совсем недалеко. Но туда уже мы не поехали. Во-первых, Хатыннах – мертвый поселок, а, во-вторых, и это было главным, - поджимало время, а надо было попасть в Эльген. Скажу только, что Хатыннах замучил многих. Одна история Продромоса Папаяни, уроженца Самсуна и жителя Свердловска чего стоит!

П. Папаяни должны были освободить, чего практически не бывало на Колыме. Но все потонуло в бумажной волоките. Неграмотный Продромос диктует письма, жалобы и заявления. А бюрократическая машина, опередившая на полвека современные компьютеры, никак не соглашалась освободить Продромоса Папаяни, когда в разных заявлениях и жалобах, написанных другими людьми, фамилия была записана то как Попояни, то Бобояни, то Бабаяни, то Папаньяс, то Бабаян и даже Попаянов.

На Хатыннахе умер также керченец (уроженец турецкого Гюмушхана) Папахристодуло Христо Георгиевич.

Когда книга  эта была уже почти готова, я получил письмо из Москвы от Ирины Георгиевны Фонотовой. Она несколько лет проработала на Оле в местной библиотеке после окончания Московского библиографического института. Вот что сообщила мне Ирина Георгиевна: «Занимаясь изучением писем нашего современника (к сожалению, уже ушедшего) Евгения Павловича Зубова, который был арестован в 1937 году и отправлен на Колыму из библиографического института, я обратила внимание на следующие строки:...

"На прииске "Туманном" узнал я грека, несравненно старшего по возрасту, содержавшего некогда ресторан в Керчи, а позже служившего буфетчиком на железнодорожной станции.  Греком он был не только по национальности, но и по подданству, что не избавило его от вынужденного путешествия на Крайний Север.  Не знаю - чем, но я ему полюбился: очень он хотел, чтобы я стал мужем одной из двух его дочерей. Мечтая о будущем, он придумывал весьма практические планы, как после выезда с Колымы, за два-три месяца разбогатеть и вернуться на Греческую улицу не с пустым карманом. Планы его покоились на убеждении, что греки - лучшие в мире повара, а сам он - лучший повар среди греков.  Кажется, оба утверждения не лишены были правды.

Но не рассказами о двухэтажном домике на керченской Греческой улице и двух девушках запомнился он. В юности мой грек бродил по Средиземноморью и некоторое время жил в Александрии, обучаясь тонкостям восточной кухни.  Вспоминая под вой пурги скитальческие годы, он назвал (а я впервые услышал) поэта-александрийца странного образа жизни. Видимо, по Александрии бродило не мало сплетен о нем, и мой грек цепко схватил их юношеской памятью. А вспомнил он единственного известного ему поэта, потому, что я часто говорил о стихах, писателях - как же не рассказать, что и он видел литератора! Но называл его иначе, не так, как он назван в "Литературной энциклопедии. В его произношении фамилия звучала (примерно) Кавафи. В ней не было обязательного окончания "С", возможно, это - полуарабское, левантийское произношение…

Очень жалею, что сложную фамилию керченского грека, начинающуюся на "С", а кончавшуюся на "пуло" память не сохранила.  В тяжелейших условиях оставался он человеком добрым, верным, душевно стойким. Едва ли он жив. Сохранить имя этого человека, помогавшего не умирать, следовало бы. К несчастью, следующие годы для меня были особенно тяжкими: забыты сотни интересных рассказов, десятки значительных имен...

Но так же, как вкус миндального печенья заставил Марселя Пруста вспомнить юность и детство, случайно встреченное в иностранном журнале имя Кавафи не только оживило в памяти черты керченского грека, но и подтолкнуло на перевод стихов александрийского поэта...".

Свое письмо Ирина Георгиевна завершила так: «Надеюсь, что мы найдем керченского грека. Светлая ему память».

У меня нет никаких сомнений, что речь в письме Е.Зубова шла именно о Христо Папахристуодуло.

До «Штурмового» мы тоже не доехали, но о нем необходимо рассказать. Это - очень известный лагерь. Еще в 1934 году в ручье Чек-Чек и его притоках, сняли хорошие пробы золота. С того времени для геологов наступили жаркие «штурмовые» дни. С уходом геологов на месте их лагеря, на ключе Штурмовом, стали строить другой – концентрационный. Рядом возник поселок для вольных.

Прииск с тем же названием быстро развивался, уходя вниз по ручью. Появились участки-лагеря «Верхний Штурмовой», «Средний Штурмовой» и «Нижний Штурмовой».

Иван Паникаров рассказывает:

- Осенью 1938 года на прииске запустили обогатительную фабрику. В поселке для вольнонаемных работали клуб, столовая магазин, открыли общежитие для холостяков и даже ресторан. В Штурмовом проживало до трехсот вольнонаемных, 90 процентов которых составляли мужчины.

«Штурмовой» - тоже довольно «греческий» прииск. От разных болезней на нем умерли:

Алтыкулач (Эксапихиди) Степан Панайотович из села Верино Адлерского района;

КонстантинидиПанайот Петрович из Батуми;

Паниди Панайот Федорович из города Гагры;

Плитас Александр Эммануилович из станицы Николаевская Ростовской области и осужденный по уголовной статье (отобрал деньги у учеников школы)

Шаповалов Николай Саввич из села Улаклы Донецкой области.

А священник Делиев Савелий Евгеньевич, из приазовского села Новый Керменчик, здесь был снова арестован, вывезен на «Серпантинку» и там расстрелян.

Вернувшись обратно к развилке дорог, мы направились к Эльгену. Вновь едем вниз по течению Малого Ат-Юряха. Ниже от его слияния с Большим Ат-Юряхом получается просто река Ат-Урях (почему-то Урях, а не Юрях). Ат-Урях – правый приток Таскана, который, в свою очередь, впадает в Колыму. В переводе с якутского «Ат-Юрях» переводится как «лошадиная река». Здесь якуты издавна выпускали на вольный выпас своих низкорослых лошадок. Они разводили их на мясо и для использования в качестве тягловой силы. Эти внешне сильно уступающие владимирским тяжеловозам, обросшие космами бело-серых волос, с развевающимися гривами создания чрезвычайно выносливы в колымских условиях. Они, словно северные олени, своими копытами зимой способны добывать ягель. Лошадиная вольница закончилась, когда по Ат-Уряху нашли богатое золото.

Проезжаем слева ручей Партизанский и на ум сразу приходит прииск «Партизан», по которому у меня довольно обширный скорбный список. Интересуюсь у И.Паникарова, далеко ли до поселка Партизан.

- Километра три-четыре, у впадения в Малый Ат-Юрях ручья Радостный. Кстати, ручей Партизанский сначала назывался ручьем Эдбер (сокращенно, от «Эдуард Берзин»).

Прииск «Партизан» считался небольшим – две-три тысячи заключенных (по данным В.Шаламова). Начальника прииска Е. Рябова арестовали вслед за Э.Берзиным. И тоже расстреляли. В.Шаламов, сидевший здесь в тридцать восьмом году, так описывал лагерь: «Мы остались зимовать в палатках – рванных брезентовых палатках, пробитых камнями от взрывов в забое. Палатки были утеплены: в землю были врыты столбы и на рейки натянут толь. Между палаткой и толем – слой воздуха. Зимой, говорят, снегом забьете».

Я рассматриваю карту района и неожиданно обнаруживаю совсем рядом с Партизанским ручей Сафо. Там тоже мыли золото. Вряд ли греков-забойщиков согревало название ручья. На «Партизане» все умерли от истощения и холодов:

Васильев Иван Федорович, уроженец села Мангуш, арестованный в городе Почепа Орловской области (умер на отделении «Северный»);

Дубинский Стильян Петрович (урожденный Архапчев, накануне греческой операции сменивший фамилию на материнскую) из Феодосии. С.Дубинский мог встречаться на «Партизане» с В. Шаламовым. Последнего в декабре 1938 года перевели в другой лагерь, а С.Дубинский умер 30 декабря того же года;

Иорданиди Спиридон Константинович из города Старые Гагры;

Коссе-Оглу Никита Иванович из Феодосии.

- Давно поселка нет? – спрашиваю Ивана.

- С середины пятидесятых годов уже никто не жил здесь.

…Миновали развалины Верхнего Ат-Уряха. Сейчас здесь находится база одной из старательских артелей. Прииск «Верхний Ат-Урях» стал местом упокоения:

Алваноси Анести Одиссеевича из города Поти в Грузии;

Георгиади Пантелеймона Христофоровича, врача из Новочеркасска. (Он умер на отделении «Ледяной»);

Криони Константина Георгиевича из Крыма.

Чуть дальше по дороге – бывший поселок-лагерь Нижний Ат-Урях, который в 1940-х годах вошел в состав прииска им. М.Горького.

Каково здесь приходилось заключенным становится понятным из следующей производственной статистики. В 1942 году вскрыша торфов (торфами именуются «пустые», т. е. не содержащие золота пески) велась тремя способами: взрывами – 10894 кубометра, экскаваторами – 20542, мускульным способом – 105683. В общем, понятно, благодаря кому за сутки на «Нижнем Ат-Уряхе» снимали до десяти килограммов золота.

Тут работали каторжане, среди которых было много недавних фронтовиков. В 1948 году группа каторжан из 13 человек совершила побег. Некоторые детали его подготовки и дальнейшие события описаны В.Шаламовым в рассказе «Последний бой майора Пугачева».
На лагерном кладбище прииска «Нижний Ат-Урях» похоронены:

Ахбаш Иван Ильич из села Чермалык Донецкой области;
Карибов Николай Герасимович из села Акбулак Манглисского района Грузии. Он был врачом сельской больницы, и, если верить, формуляру личного дела, бывшим эсером;
Коковиди Григорий Аристотелевич из Абхазии;
Кладос Дмитрий Дмитриевич, родившийся в городе Азове, а жившем в Ростове-на-Дону;
Мавриди Гавриил Иосифович из Пятигорска;
Михайлиди Алкивиад Абрамович, уроженец Турции, житель села Чаква в Аджарии;
Парпара Лазарь Федорович из села Малый Янисоль Донецкой области;
Спиридониди Михаил Константинович из села Лесное Адлерского района.

Григорий Коковиди был учеником 8 класса Лихнинской средней школы Гудаутского района Абхазии. На момент ареста Григорию едва исполнилось 17 лет. А при росте 152 сантиметра он выглядел просто ребенком. Григория арестовали задолго до греческой операции, в мае 1937 года. Его обвинили в «систематической антисоветской агитации среди учащихся школы против мероприятий советской власти, восхвалении Троцкого, желании его возврата к власти в СССР». Григория увели прямо из школы, отобрав ремень и три учебника. 11 августа 1937 года его осудили к пяти годам лагерей и еще на три поразили в правах.

Как и многих из Грузии, осужденных до 1938 года, Г. Коковиди направили в хлопководческий совхоз-лагерь «Нарпай» в Узбекистане. Григорий и в лагере продолжал вести ту же агитацию, отказывался выходить на работу, за что неоднократно водворялся в штрафной изолятор. В середине 1939 года его переводят во Владивосток, а оттуда – в бухту Нагаева. В конце концов, он оказывается на прииске «Нижний Ат-Урях».

Григорий Коковиди не дожил до окончания срока всего полгода. В четвертую годовщину начала греческой операции НКВД, 15 декабря 1941 года, он умер от воспаления легких…

- Как велась добыча на «Нижнем Ат-Уряхе»? – обратился к И. Паникарову Власис.

- Открытым и подземным способом, но самым примитивным образом. Грунт из шахт коробами и тачками подвозили к бункеру, затем по рельсам свозили к терриконам. Только в конце 40-х годов появились первые маломощные бульдозеры марки «Катарпиллер» и ЧТЗ. Прииск стал давать от одной до полутора тонны золота за сезон.

Безусловно, золотой прииск - это лучший способ уничтожения врагов народа. Самое время рассказать о том, что же такое – работать на прииске.

Вновь прибывающих на Колыму заключенных разрешалось на первые 2-3 дня освобождать от работы, а затем - в течение месяца давать им заниженные более чем втрое нормы выработки. Так должна была проходить производственная акклиматизация. Кроме того, в январе в забое должны были работать по 4 часа (полярный день и морозы под 50), в феврале – шесть, в марте – семь. Весь промывочный сезон (т. е. когда вода – это вода, а не снег или лед) заключенным полагалось работать по 10 часов.

Однако на практике эти положения никогда не соблюдались. Заключенных включали в работу с первого же дня на «полную мощность». В ударные дни, недели и «стахановские» месяцы, когда план требовалось давать любой ценой, начальник лагеря мог удлинить рабочую смену на сколько хотел. Нормой становились рабочие дни и в 12, и в 14, и в 16 часов. С учетом поверок, завтрака, обеда и ужина, на сон заключенным оставалось 4 часа.

Никаких взысканий за нарушения установленных норм начальники лагерей и лагпунктов не боялись. Потому что знали, жизнь заключенного ничего не стоит и утрата одной или нескольких жизней обойдется не дороже, чем промот вещдовольствия. Нормы намывки металла оставались трудновыполнимыми. Так, в 1941 году каждый, независимо от положения (заключенный, работники лагеря, лагерная обслуга), обязан был намыть от 3 до 8 граммов золота в сутки. Норма являлась обязательной. Невыполнение, если оно признавалось злостным, квалифицировалось как саботаж и каралось вплоть до расстрела.

Для стимулирования труда заключенных на вскрышных и перевалочных работах, добыче и промывке песков и в дорожном строительстве с середины 1938 года вводились новые нормы зачетов рабочих дней. Выполнявшим нормы на 100 %, засчитывалось 46 дней, на 105 % - 92 дня, на 110% – 135 дней. (На столько сокращался срок. Вскоре все зачеты отменили). От процента выполнения норм зависела и категория питания.

В Севвостлаге лозунг: «Кто не работает, тот не ест» подвергся модификации. Колымский вариант основного коммунистического заклинания был таков: «Кто из осужденных по 58-й не работает так, как приказало лагерное начальство, тот не ест». В целом же, никакие нормы питания, включая нормы для передовиков, не восполняли потерю жизненных сил. В лагерях царил волчий закон: сильные получали все, слабые – ничего. Сильные – это уголовники, питавшиеся гораздо сытнее осужденных по политическим статьям.

Нечеловеческими были и бытовые условия лагерников. Если уж начальство признавало, что: «На приисках «Чай-Урья», «Большевик», «Комсомолец», «Нижний Ат-Урях», «Ледяной», «Одинокий», «Штурмовой» бараки и палатки не утеплены, в стенах имеются крупные сквозные отверстия, температура ниже ноля, отопление эффекта не дает», что «лагерники не имеют нормального отдыха, спят в одежде, имеется массовая вшивость, антисанитария», то, что было там на самом деле, и представить невозможно.

Разумеется, тяжелой работой нельзя было удивить большинство из доставленных сюда заключенных – в основном сельских жителей. Их главным врагом – был холод. Несколько десятков греков умерли на Колыме от «термического шока», т. е. просто замерзли. Подавляющая часть смертей приходится на зимний период – с ноября по март. На втором месте стоял голод. Тысячи заключенных умерли от истощения, авитаминоза, цинги, пеллагры и прочих последствий ужасного питания.

Главная лагерная должность – забойщик, т. е. работающий в забое. Его инструменты – кайло и лопата. Суть работы – докопаться до золотоносных песков, разведанных геологами. Все, что сверху – «торфа», пустая, не золотоносная порода. Ее требовалось убрать. Первым делом взрывали, затем кайлили, дробя крупные глыбы, затем лопатой (грабаркой) грузили породу и на тачках по деревянным мосткам-трапам увозили в отвал. Золотоносные пески на тех же тачках свозили к бутаре – примитивному промывочному прибору.

Тачка – особая лагерная песня. «ОСО  - две ручки одно колесо» - самая известная ее характеристика. Кто бы о ней не писал, ничего хорошего ей не посвятил. Не так смотрели на тачку в самом ГУЛАГе. В журнале «Колыма» № 4 за 1940 год на десяти страницах была опубликована статья старшего инженера производственно-технического отдела Северного горно-промышленного управления Е.Богданова «О рациональной тачке». Она начиналась словами: «В системе «Дальстроя» широко распространена тачечная транспортировка грунта. Поэтому правильный выбор наиболее рациональной конструкции тачки имеет большое значение для выполнения производственного плана… Мы имеем чрезвычайное разнообразие тачек, как по емкости короба, так и по всем остальным конструктивным данным». И далее с помощью множества чертежей и формул приводится пример идеальной тачки… Как будто речь идет не о примитивном коробе на одном колесе, а о сложнейшем механизме.

Если на угольных шахтах в наши дни цена одного миллиона тонн «черного золота» – одна человеческая жизнь, то на золотых приисках Колымы человеческая жизнь стоила меньше одного килограмма золота настоящего.

А вот иная версия, как обстояли дела с жизнью в лагере. В 1937 году в редакцию газеты «Советская Колыма» с прииска имени Берзина поступило письмо со стихами и нотами. Стахановцы бригады Стального писали: «В день рекорда 31 марта, когда наша бригада на 400 процентов выполнила задание, нам захотелось передать всем, как и чем мы живем, рассказать, как труд превратился для нас в праздник, в сплошное торжество. Мы после работы собрались и сложили песню о нашем труде, которую назвали «Марш энтузиастов Колымы». Мы можем с гордостью сказать, что достойны хороших слов нашей песни. Наша бригада все время выполняет план на 150-200 процентов. Мы, передовые забойщики этой бригады, даем ежедневно по 25-30 кубометров насыпки грунта каждый, а промывальщик Ковалев, которого знает весь прииск под именем Ленчека, знаменит как передовой энтузиаст. 31 марта он дал на промывке 227 процентов, а, кроме этого, в помощь нашей бригаде в эти же сутки дал 64 метра бурения третьей категории грунта и еще успел насыпать 10 кубометров грунта в короба. Он нам так помогает почти каждый день.

Мы просим вас дать музыку на наши слова, чтобы мы могли их петь всем прииском так же, как поем «Широка страна моя родная».

Со стахановским приветом!
Забойщики Павлов, Беркутов, Оберемов».
А вот и сам марш.

Мы выросли в бурях                              
Советских времен                                   
И труд – наше счастье и гордость.         
Мы любим в лазури  
Багрянец знамен,
Мы любим улыбки и бодрость.
Припев:
За дело советской
Отчизны родной,
Великого Сталина дело
Тряхнем молодецки
Седой Колымой,
Чтоб слава о нас прогремела.
Готовы в метели,
И в солнечный зной,
И в звездную полночь глухую,
Мы встать часовыми,
Вскурганить забой
И встретить опасность любую.
Припев.
Отстроим мы                                                            
В грозный советский редут
Край дикий своими руками,
А летом с фортов его
Грянет салют
Москве золотыми дождями.
Припев.
Вперед же, стахановцы!
Смело вперед,
Великое племя героев!
Пусть всюду услышит
Советский народ
О наших колымских забоях.
Припев.

Восемь с лишних лет провел на «Верхнем Ат-Уряхе» тбилисец Дионисиади Николай Лазаревич. Он выжил благодаря счастливому стечению обстоятельств, среди которых очень важную роль сыграла поддержка семьи. Жена регулярно отправляла в лагерь посылки с продуктами, теплой одеждой. Сохранившиеся письма Н.Дионисиади с «Верхнего Ат-Уряха» свидетельствуют об огромной жажде жизни, которая не покидала его ни на минуту. Безусловно, Н.Дионисиади – энтузиаст. Но ни разу, рассказывает его сын, он почему-то не запел «Марш энтузиастов Колымы». Если и пел, то все больше – «Я помню тот Ванинский порт».

Впрочем, были среди греков и стахановцы. На «Нижнем Ат-Уряхе» это звание носил Илья Каломиниди. В апреле 1945 года за активное участие в трудовом соревновании, внедрение стахановских методов в производстве, систематическое перевыполнение норм выработки, соблюдение дисциплины на производстве и примерное поведение в быту его наградили грамотой. И невиданный случай: по делу И.Каломиниди 8 сентября 1945 года особое совещание при Народном комиссаре внутренних дел СССР принимает решение о сокращении срока ему на шесть месяцев! Вряд ли поспособствовало этому акту милосердия письмо супруги И.Каломиниди на имя Л.Берия о пересмотре дела мужа.  Оно было написано 5 сентября 1945 года, за три дня до решения ОСО. В любом случае, письмо не помогло одному из долгожителей-забойщиков в лагерях «партизано-уряхской» группы». Илья Каломиниди умер через четыре с небольшим месяца после получения известия о сокращении срока.

Еще один выживший на «Верхнем Ат-Уряхе» - Келесиди Илья Дмитриевич из Керчи. После освобождения он «задержался» на Колыме еще на десять лет.

……………………………………………………………………………………………….

Сделав несколько снимков от того, что осталось от поселка Нижний Ат-Урях, мы едем дальше.

- И по нему в начале пятидесятых годов прошлась драга, - раскрыл тайну кончины Нижнего Ат-Уряха И.Паникаров.

…Еще километров через пять останавливаемся на развалинах прииска-поселка имени М.Горького. Он был самым крупным в Северном ГПУ, а позже - в Ягоднинском горнопромышленном комбинате.

Через полчаса добираемся до бывшего поселка Туманный. Кто-то из нашей группы, вспомнив о соотношении золото/человеческая жизнь, подсчитал, что на «Туманном» греки откупились, как минимум, семнадцатью килограммами желтого металла. Если бы здесь установили обелиск с именами погибших греков, то список получился бы гораздо внушительнее. Но на лето 2009 года он был таким:

Адамиди Антон Анастасович из Батуми;

Алепопуло Николай Анастасьевич, уроженец Краснодара, житель Ростова-на-Дону;

Ангелопуло Михаил Иванович, уроженец Курска и житель города Ельца;

Калояниди Николай Яковлевич из Старого Крыма;

Кассай Платон Федорович, уроженец Мариуполя, арестованный на станции Синельниково Днепропетровской области;

Коссе-оглы Григорий Гаврилович из Феодосии;

Кусиди Анастас Панайотович, уроженец Трапезунда и житель Керчи;

Панаетов Лазарь Константинович из греческого села Ирага в Грузии;

Папакин Николай Юрьевич из села Богатырь Донецкой области;

Пуликиди Георгий Константинович из села Альпийское в Абхазии;

Ситариади (Ситариди) Анести Акритович из села Чаква в Аджарии;

Стефанидис Элефтерий Анастасьевич, родившийся на острове Санторин и живший в станице Тацинской Ростовской области;

Стреамиди Константин Леонидович из Бессарабии;

Телианиди Захарий Иванович из села Ежовка Сухумского района;

Целендис Дионисий Васильевич, уроженец станицы Цимлянской, арестованный в Поти.

Известны имена еще двух греков, умерших на различных участках «Туманного» и отбывавших здесь сроки за уголовные преступления.