ГЛАВА 7. Первое таинство НКВД

Алгоритм и формула ареста. Страх и ужас поселяются в домах. Дурные предчувствия в двух Красных Полянах или Арест глазами детей. Вспоминают сыновья. Арест профессора И.Попандопуло. Примеры арестов дома, на улице. Аресты в день рождения. Аресты на работе. Милиционеры помогают выполнять план за счет себя. Греческая операция в селе Греческое. Приглашение на полчаса. Не разберутся и не отпустят. Простому корректору Великого не обмануть. Кто спрятался, тот не виноват. А кто не спрятался… Случаи с И.Билязе и Ф.Меланифиди. Арест Георгия Ипсиланти. Велика страна, а спрятаться негде. «Россия» - самое надежное место. Метод Панайота Акритаса. Среди энкаведешников тоже были люди. Сына берут в заложники. Обыск. Чекисты с пустыми руками не уходят.

Арест описан много раз. Ни годы, ни география, ни даже «национальность» операции не меняли главного. Аресты греков были похожи на аресты поляков и немцев, они ничем не отличались от арестов русских, грузин или украинцев. Вот основные фазы «ареста вообще».

1. Требовательный стук в дверь (или звонок), в окно.

Он раздавался, как правило, поздно вечером, ночью или под утро. Тут в равной мере важным являлось и то, что жертва не была готова к сопротивлению, и то, что работники «невидимого фронта» оставались таковыми.

2. Появление в доме двоих в форме. За ними - понятые (один или двое) – из своих, местных. В селах ими были одни и те же - словно привязанные к людям в форме. В городах незавидная роль понятых выпадала соседям, и, разумеется, дворникам.

3. Вопрос вошедших: «Вы – такой-то и такой-то?» (Произносятся фамилия, имя и отчество). После утвердительного ответа: «Вы арестованы!».

4. Обыск.

В ходе греческой операции он, обычно начинался с вопроса: «Где прячете оружие?» Естественный вопрос при аресте «участника контрреволюционной диверсионно-шпионской террористической организации».

5. Уход из квартиры по формуле m + Х = n, где m – число вошедших в дом, n - число вышедших из дома. Неизвестное (Х) всегда равно или больше единицы. Его значение колебалось от одного до трех. Для отдельных семей, Х доходил до девяти.

Формула универсальна и может применяться как для отдельной семьи, так и для целого рода или даже населенного пункта. Подставив числа, легко можно вычислить кпд двух незнакомцев.

С началом повальных арестов в домах греков прочно поселился страх. Жены, провожая мужей на работу, прощались с ними навсегда. Возвращение глав семейств с работы  и ночь без стука в дверь приравнивались к праздникам. Но мозолившие глаза котомки с бельем и сухарями, всегда стоявшие наготове, отравляли радость и не позволяли надолго отлучаться страху.

Мне не удалось обнаружить ни письменных, ни устных свидетельств о сопротивлении греков при аресте. Да и трудно представить, что можно было предпринять. Убежать? Глупо - в заложниках остается семья. Отстреливаться, подтверждая тем самым свою принадлежность к диверсионно-повстанческой, террористической организации? Оставалось одно: задать единственный, бессмысленный вопрос, на который никто никогда не получил ответа: «За что?!»

На фоне безропотности и обреченности большинства покажутся сопротивлением слова одесситки, гречанки Ирины Дудник. Она обозвала Сталина идиотом. Ирину избили на глазах у детей и увели. Дальнейшая судьба ее неизвестна.

Если в первые дни каждый надеялся, что его-то, невиновного, не арестуют, то через месяц, когда огласили первые приговоры и стало ясно, что невиновных в принципе не существует, почти всех охватил синдром кролика перед удавом.

Люди, узнавая, или догадываясь об истинных приговорах (ведь были же те, кто понимал, что означает «десять лет без права переписки» или «отправлен в отдаленные места Советского Союза»?) могли рассуждать примерно так: «Если уж не посчитались с И.Левкопуло, то на что надеяться нам?». Так вполне могли рассуждать в Баку, где Ивана Левкопуло знал и стар и млад. В Мариуполе и селах Донецкой области таким «ориентиром» был Георгий Костоправ, в Грузии – Панайот Акритас.

Страх сужал обзор, сковывал мысли. Во всяком малейшем отклонении от обыденного, привычного порядка теперь виделось дурное предзнаменование.

Два случая, из двух греческих сел с одинаковым названием - Красная Поляна.

Рассказывает Елена Мироновна Катакова (Красная Поляна, Сочи).

А вот, что сохранила детская память Сары Федоровны Кузуб из донецкой Красной Поляны.

О последнем дне на свободе Дмитрия Муратиди узнаем из книги «Столетняя Одиссея», написанной его дочерью Валентиной.

Вот еще одна, «детская» история, ее рассказал Петр Пантелеевич Юрьев (Старобешево).

Случай-близнец из Грузии.

Больше всего, конечно, арестовывали на дому. Наиболее «продуктивными» для органов были вечерние, ночные и предутренние часы. (Как говорил вор-домушник из рассказа О.Генри: «Ночью. Когда самая работа». Мои информаторы чаще всего называют два часа ночи. Именно поэтому возникла путаница в документах на одного и то же человека. В одном из них дата ареста, к примеру, указана 15 декабря, а в другом – 16 декабря. Выехав на «дело» вечером 15-го, энкаведешники заканчивали смену под утро и не всегда замечали смену дат).

Начиная с 15 декабря, каждую ночь в армянские села Мадан и Шамлуг из райцентра Алаверди приезжал серый «виллис» и увозил нескольких греков. Каждое новое утро в школе ученики начинали с перечисления тех, кого арестовали накануне.

Как и А.Малича из Большого Янисоля, главного бухгалтера райпотребсоюза. Ночью, 17 января, он заканчивал годовой отчет.

Федора Цимидана пришли арестовать в тот самый момент, когда у супруги начались родовые схватки. Федор договорился с милиционерами: они увозят жену в роддом, а том этого его – в старобешевскую тюрьму. (В ту ночь, 24 декабря 1937 года, жена родила Федору дочь Лиду. Отец с дочерью встретились через 15 лет.). Удалось договориться с энкаведешниками в Красной Поляне (Сочи) и К.Мазманиди. За ним явились в разгар свадьбы. Константин выдавал замуж старшую дочь, Елену. Ему разрешили «попраздновать» до утра.

Григория Хасхачиха [2] взяли прямо у постели тяжело больной жены. У Николая Харакоза жены и вовсе не было дома (лежала в больнице). Его увели и четверо маленьких детей остались одни (шесть лет, четыре года и годовалые близнецы). При таких же обстоятельствах арестовали Дмитрия Хрисаниса в Апшеронском районе Краснодарского края. Он вместе со свояком – Иваном Коскосиди прятался в лесу, когда начались аресты. Два раза в неделю – по ночам, Дмитрий навещал жену Анастасию. У нее был рак. В одну из ночей его и подкараулили.

Более длинную игру сыграли с двадцатилетними жителями Большой Каракубы Дмитрием Чиячихом и Василием Дурбоем. В первый раз их арестовали в октябре, но, продержав три дня в районном НКВД, отпустили. Там, по словам Дмитрия Николаевича, якобы возмутились: мол, кого – мальчишек арестовываете?! К январю 1938 года оба подросли и отправились в северные лагеря.

Филиппа Атаманова (Старая Игнатьевка) вытащили прямо из корыта, когда тот купался. (Он был чабан и в этот день специально пришел из степи, чтобы искупаться).

Алексея Донукиса взяли в Киеве в первый день арестов. Энкаведешники немного промахнулись: из квартиры Донукисов еще не все гости успели разойтись. Они отмечали 25-летие Елены, дочери Алексея. Урожай мог быть побогаче – среди гостей большинство были греки.

Москвич - музыкант Илья Спаи 5 февраля 1938 года вернулся домой после концерта с огромным букетом мимоз. Его уже ждали. (С тех пор жена и дочь не переносили мимоз и вообще – желтый цвет. У себя на даче они сажали всякие цветы, кроме желтых).

Не могла оправиться от психологического шока, испытанного в момент ареста отца, и одесситка Элли Маттео. В последний раз она увидела своего отца, Филиппа лунной декабрьской ночью 1937 года... Элли всю жизнь боялась лунного света и тишины в комнате (в тридцать седьмом тишину дома прервал стук в дверь). Днем и ночью в ее комнате говорило радио, без устали оповещая о новых победах социализма, расцвете дружбы народов и улучшении жизни советских людей.

Ангелосу Янницису было десять лет, когда ночью уводили отца. С этой ночи он стал заикаться.

Любой клочок бумаги, обнаруженный при обыске, обретал могучую обвинительную силу. В мариупольской тюрьме у Лазаря Хорхулы обнаружили конверт с адресом сына Давида. В день ареста Лазарь получил от него письмо (сын жил в Донецке), которым Давид приглашал отца в гости по случаю рождения внука. По адресу на конверте явились за Давидом. (Заодно взяли и его брата Семена, прибывшего поздравить Давида с рождением первенца). Никто из этой семьи не вернулся.

Подчищал свой дом в ожидании «гостей» Дмитрий Ясонов в армянском Шамлуге. После ареста своего товарища, Феофилакта, Дмитрий спрятал хранившиеся в доме иконы. Человек он был верующий, но давно уже крестился на пустой угол (иконы спрятал на чердаке). Теперь он закопал их под грецким орехом за домом, опасаясь, что они могут стать главным пунктом обвинения.

А гречанку Харитину Васильеву в Москве взяли беременной, и в Бутырской тюрьме она родила!

Арест в день рождения в качестве подарка НКВД преподнес не одному Георгию Стасинопуло. Захару Котенжи 5 января исполнилось пятьдесят лет. Решили отпраздновать вместе с Рождеством. 7 января за Захаром и явились.

Ни день рождения, ни нарывающая нога Федора Альянаха не могли остановить чекистов. 18 декабря Федор встретил свое тридцатидвухлетие в Днепропетровской тюрьме. Его родственники просили подождать чекистов до утра. Те не согласились.

Харлампий Параскевиди в селе Греческом (Краснодарский край) с беременной женой стоял возле сельского клуба, ожидая начала сеанса. Мимо проходил знакомый милиционер. Харлампий работал в сельском совете и по работе ему часто приходилось встречаться с милицией. Харлампий весело окликнул приятеля. Тот подошел и после приветствия предложил Х.Параскевиди ненадолго зайти к нему на работу, помочь решить неотложные производственные проблемы… Так Харлампий очутился в Краснодарской тюрьме. (На следующий день жена родила ему сына). Точно такой же прием применили в Крымске к Анастасу Саракашишу. Он вышел за хлебом в калошах. В них и оказался во все той же Краснодарской тюрьме.

Удобнее представлялся арест на работе. Из НКВД звонили на предприятие или в учреждение, узнавали, находится ли в смене «объект для изъятия». Отделы кадров, парторги и комсорги, выполнявшие ответственные поручения, редко подводили, и воронки зря не приезжали.

Александра Харабадот взяли во время замеса теста – он работал пекарем на хлебозаводе в Каракубстрое (ныне – г.Комсомольское Донецкой области). Его брат, Юрий, работавший в том же городке маркшейдером, вышел покурить на крыльцо конторы и увидел, как ведут Александра. Тот - в халате, запачканном мукой, шагал между двумя молодыми парнями с непроницательными лицами. Юрий отпросился у начальника и побежал домой. Он помог Александру переодеться, собрать ему котомку, после чего брат в сопровождении все тех же двоих отправился в милицию. Еще одного пекаря – Апостола Сидеропуло -взяли на работе в станице Ильской (как и многих греков Краснодарского края – 1 января).

Александровского грека (Одесская область) Степана Моисеева взяли прямо в тот момент, когда он выкладывал печь-голландку у своих соседей Поповых. Это было днем, энкаведешники торопились и не позволили Степану не только попрощаться с родными, но даже руки вымыть. Тот, опасаясь запачкать машину, влезал в воронок, не хватаясь за дверцы. Только и успел крикнуть соседям: «До свидания!»

Савелия Золото арестовали прямо у токарного станка в ночной смене на заводе «Сельмаш» в приазовской Красной Поляне. Его фуфайку, которую при спешном аресте он не успел надеть, принесли домой заводские товарищи. Ее повесили в коридоре. К фуфайке никто не притрагивался, словно боясь навредить Савелию. Через неделю кто-то из детей обратил внимание, что карман фуфайки оттопыривается. То был недоеденный Савелием ужин, который ему всегда готовила жена.

Редактора цалкинской районной газеты «Ленинский путь» Михаила Андрианова (Андреаниди) увели из кабинета, прервав арестом корректуру гранок и террористический акт одновременно. Михаила обвинили в подготовке терракта против Берии. В тот день Цалка лишилась еще и первого секретаря райкома ВЛКСМ А.Челикиди. Он совсем недавно прибыл в район из Батуми и сразу энергично взялся за работу. Вместе с редактором «районки» А.Челикиди подготовил молодежные мероприятия к 20-летию революции. 6 ноября он проверял готовность участников завтрашней праздничной демонстрации: знает ли каждый участник шествия, какой он понесет портрет, как выучили свои выступления лучшие комсомольцы райцентра…

Георгия Левентиса, учителя Янисольской школы, арестовали прямо во время урока греческого языка в восьмом классе. Секретарь постучала в дверь и сообщила, что его приглашают в канцелярию. Там навстречу Георгию шагнули милиционер и еще один, в штатском.

Константина Натарина в селе Староигнатьевка взяли в конторе во время утреннего наряда, а Федора Балабана - на полевом стане (осенью 1937 г .).

25 марта 1938 года в Донецке проходило совещание работников милиции. На нем, в частности, говорилось и о необходимости строгого выполнения плана по греческой операции. Назывались цифры недобора. Среди участников совещания был грек Николай Имерели. Он и помог частично выполнить план своим товарищам. Критику милиционеры восприняли правильно и, что называется, начали с себя.

Организованно прошли аресты в селе Анадоль Донецкой области. Местные активисты обошли всех мужчин, чьи имена были внесены в список, и пригласили их на собрание. Когда те собрались в правлении колхоза, к зданию подъехал грузовик с вооруженными людьми. Они окружили правление и попросили собравшихся сесть на подводы. Запряженные, те уже стояли неподалеку.

Популярным у чекистов был метод приглашения «на полчасика».

Панайота Константиниди, студента Ростовского института инженеров железнодорожного транспорта, именно на такой срок пригасили в отделение милиции. В действительности срок оказался в семнадцать с половиной тысяч раз длиннее обозначенного. Москвичку Харитину Васильеву (родом из Прасковеевки вблизи Геленджика), инструктора Бауманского райкома партии, пригласили к первому секретарю райкома, а Ивана Корюка попросили зайти в партком Мариупольского морского порта. В Донецке восемнадцатилетнюю гречанку Софью Татенко пригласили на «свидание» с мужем, арестованным четырьмя месяцами раньше.

Симферопольского пекаря Константина Яннициса забирали, якобы, на несколько часов. «На всякий случай» ему посоветовали взять с собой одеяло…

(П.Константиниди и С.Татенко вернулись через десять лет, Х.Васильева - через пять. И.Корюка и К.Яннициса расстреляли).

Старожилы Цалки могут поведать историю о восемнадцати жителях Цалкинского района, которые осенью 1937 года, накануне выборов в Верховный Совет, поехали в Москву. Они намеревались передать самому Сталину прошение об организации греческой автономии в Грузии. До Сталина не добрались, но свою идею донесли до М. Калинина. Из них никто не вернулся назад. [3]

В целом же, оценивая поведение греков в разгар греческой операции, можно сказать, что, пожалуй, никогда еще они не вели себя столь бесхитростно и неизобретательно. Каждый ждал ареста. Он был неизбежен, как обострение классовой борьбы. (Декабрьскими вечерами в константинопольских [4] домах не зажигали ламп. Сидели в темноте и ждали [5]). Но каждый верил, что недоразумение быстро прояснится. Надо учесть, что большинство греков были арестованы в первые дни операции. Еще не просочилась на волю правда из тюремных камер. Еще никого не осудили с предъявлением абсурдных обвинений. А потому никто не обладал необходимым опытом, который бы подсказывал ему, что если берут – то навсегда. Что в текст заклинания «разберутся и отпустят» вкралась ошибка и читать следует: «Не разберутся и не отпустят».

Легко увидеть, да трудно предвидеть. На то, чтобы выйти из оцепенения и предпринять меры к спасению оказались способны единицы.

В реальной жизни из трех братьев Климовых из Стылы, верно сориентировался только Петр. Он ушел из дома и спасся. Ивана и Дмитрия арестовали (а через месяц расстреляли). И.Саракашиш возвращался домой, в село Новогреческое Греческого района. На подходе к дому его встретили встревоженные родственники, от которых он узнал об аресте отца и двух братьев – Дмитрия и Анастаса. Ивана убедили повернуть обратно. Он скрывался, где придется. Остался жив.

За Е.Миктидисом в Мерчанском пришли прямо в больницу. Ефиму только что удалили грыжу. Врач оказался человеком не робкого десятка и, глядя в глаза энкаведешнику, [7] посоветовал больного не трогать. Мол, зачем арестовывать, если он завтра-послезавтра все равно умрет. Той же ночью жена забрала Ефима и спрятала его на чердаке в доме у русских. Там Ефим прожил до апреля тридцать восьмого года. К этому времени двух его братьев (Авраама и Стилиана) уже расстреляли в Краснодаре.

В Сухуми не успели арестовать Г.Марантиди. Друзья из абхазцев предупредили Георгия, что его фамилия занесена в «черный список». Они же тайно вывезли Георгия из Сухуми и спрятали в маленьком селении Махунцети, в пяти километрах от турецкой границы. Ночью энкаведешники пришли в дом Марантиди. Обыскали все углы, пугали и без того перепуганную мать (у той уже арестовали двух родных братьев), но так и ушли ни с чем. Через полгода те же люди, кто спрятал Георгия, перевезли ее с тремя малыми детьми в Махунцети.

В Туапсе группа греков решилась избежать арестов, и вместе с другими горожанами укрылась в… здании старой тюрьмы, на окраине города, под горой. По ночам родственники носили им передачи. Многие провели там по полгода.

Житель Большой Каракубы С.Аджи 15 декабря попросил жену приготовить котомку. Он покинул дом в ночь на 16 декабря. Полгода его не было видно и не слышно. Когда все успокоилось, Савва вернулся. Дожил до 60-х гг. Когда по греческому педтехникуму в станице Нижнебаканской пронесся слух, что ночью будут брать греков, Федор Авчиди с несколькими товарищами убежал и спрятался в лесу. Когда они вернулись, то многих недосчитались. А Николай Тасиц из донецкого села Анадоль, исключенный из комсомола за то, что столкнул с моста в реку Кальмиус комсорга бригады, и не призванный в армию по причине кулаческого происхождения, перед самым началом операции уехал в Среднюю Азию копать арыки. Дмитрий Фотиади покинул Краснодарский край и нашел спасение в Грузии.

Вот так детская считалочка становится былью. Кто спрятался, того не обвинили ни в шпионаже, ни в контрреволюционном заговоре, ни во вредительстве. А вот, кто не спрятался…

А.Чавка 1 декабря вернулся от сестры, родившей сына. Дома, в Сартане, ему сообщили, что в селе неспокойно, начались аресты. Что приезжали и к ним домой. Александр ушел к родственникам, но 5 декабря, в день сталинской Конституции, вернулся. Сел за стол, обхватил обеими руками голову и молча ждал. В этот же день за ним приехали трое на «линейке».

(Незадолго до своего ареста Герасим Варелас пришел в гости к родственнику и признался, что чувствует неизбежность ареста. Он признался, что в принципе поддерживает Сталина во внутрипартийной борьбе, но даже эта поддержка ничего не гарантирует).

Редактор грекоязычной газеты «Коммунистыс» Х.Качалов находился в Москве, когда на Кубани начались аресты. Его предупредили об опасности возвращения. Верный сын партии, он не мог и предположить дурного:

- Я чист, я ничего не сделал. Меня не арестуют.

Христофора арестовали едва он перешагнул порог родного дома.

Мог убежать и Дмитрий Малезиди. Он приехал в анапский санаторий из станицы Северской. Когда в дверь его номера постучали, жена, все последние дни ожидавшая ареста мужа, умоляла его выпрыгнуть в окно и скрыться. Но Дмитрий, рассуждавший как и Христофор Качалов, спокойно открыл дверь…

Смена места жительства не была универсальным спасительным средством. У чекистов особыми были не только головы, сердца и руки, но и глаза. Суммарно они составляли огромное, недремлющее, всевидящее око, от которого мало кому удалось скрыться.

Не удалось это и потомку славного российско-греческого рода Ипсиланти - Георгию, уроженцу Керчи, проживавшему в селе Благодатное Орджоникидзевского края. Георгий почувствовал опасность издалека и 11 декабря тридцать седьмого года переехал к сестре в Бердянск. И не угадал. 15 декабря в городе арестовали почти всех греков-мужчин. Дней десять Георгий не выходил из дома. Когда спала первая волна арестов, он задумался о более надежном схроне. Но опоздал: 7 января 1938 года явились и за ним.

 Греческая операция не задела семью Харабаджи, которая, спасаясь от арестов, в ноябре 1937 года переехала из-под Мариуполя в Крым. Вскоре из Приазовья пришло известие, что арестовали нескольких родственников. Переехавшим в Крым Харабаджи удалось остаться незамеченными от рыскавших повсюду энкаведешников. Но наступил 1944-й год, и крымскую часть семьи Харабаджи вместе со всеми крымскими греками в полном составе депортировали на Урал. Греков Приазовья эта акция не коснулась.

Не угадал Харлампий Карафулиди. В октябре 1937 года он вернулся на Кубань из Киргизии, куда его два года тому назад направили поделиться опытом с ферганскими табаководами. Харлампий даже прописаться не успел, как оказался в доме, где прописку дают сразу и надолго.

По большому счету в огромной стране не существовало уголка, где можно было спастись от всепроникающего ока НКВД?

И все же. Самую уникальную (и удачную!) реальную попытку скрыться от него предпринял П.Акритас.

Не менее уникальны случаи, когда о необходимости немедленно скрыться греков предупреждали сами работники НКВД еще до начала греческой операции. В Грузии за несколько дней до начала операции знакомый работник органов предупредил И.К-са, чтобы тот скрылся, как можно скорее: «Скоро вас начнут брать!». И. К-с не поверил, остался в городе и был арестован.

В селе Стыла Донецкой области шла репетиция духового оркестра. Неожиданно явился милиционер в сопровождении сельского активиста Ш. Милиционер предъявил руководителю оркестра М.Харабадоту ордер на его арест. Пока милиционер разбирался со своей жертвой, Ш. взял у одного из репетирующих трубу и, приставив раструб к уху Дмитрия Темертея, произнес: «Митя, убегай!». Д.Темертей послушался и - спасся.

Софья Татенко (та, которую пригласили в Донецке на полчаса для свидания с мужем) не раз до этого «приглашения» бывала у следователя Афанасьева, который вел дело мужа. Однажды Афанасьев, глядя в какие-то бумаги, разложенные на столе, тихо, но внятно произнес: «Татенко! Забирайте дочь и немедленно уезжайте отсюда! Вам здесь делать нечего. И квартира Вам не нужна!». «Тогда я не в состоянии была понять смысл этого совета, - вспоминала Софья Федоровна – поняла только, когда меня арестовали». [9]

В Мариуполе отмечен единственный случай заложничества. Не обнаружив дома Никиту Цивадиц, чекисты взяли в заложники его четырнадцатилетнего сына Николая. Когда Никита вернулся из командировки, он отправился в управление НКВД и сменил сына.

Сколь ни скоротечен был арест, а все же чекисты успевали перевернуть в доме все вверх дном. Искали золото, оружие, деньги, да и просто рылись в вещах. У Мирона Катакова в сочинской Красной Поляне искали пулемет. (Спускались в подвал, искали там).

В обязательном порядке отбирали документы: паспорта, профсоюзные билеты. А.Палитиди лишили писем дочери, проживавшей в Салониках. (Письма эти сильно помогли следствию: шпионаж «в пользу одного из иностранных государств» был налицо). У Н.Темира, учителя из Малого Янисоля, изъяли сборник стихов Есенина (что отразилось и на приговоре). В принадлежности к террористической организации по материалам обыска обвинили Николая Имерили (того самого, которого арестовали в ходе милицейского совещания) – у него изъяли винтовку и пистолет, на хранение и ношение которых, он имел все необходимые документы.

Грек Павел Чера служил авиатехником на дальневосточной границе. 21 июня 1938 года он возвратился домой с боевого дежурства из авиагарнизона (на Дальнем Востоке разворачивались хасанские события). Как всегда, при нем был табельный пистолет. Он и стал одним из доказательств его шпионско-террористической деятельности.

В ходе четырехчасового обыска у профессора И.Попандопуло в Харькове изъяли его работу – с элементами научного открытия. Работа была полностью готова – отпечатана на машинке и наутро должна была быть в издательстве. Ее и конфисковали как улику. Труд бесследно исчез, как и сам автор. (Средство борьбы против недугов, которые уже лечились методом, изобретенным И.Попандопуло, будет разработано лишь через десять лет. [10]

Сколько людей умерло, лишенных нового способа лечения благодаря этой «операции» НКВД, мы не знаем. Справедливым будет и их считать жертвами репрессий). После ареста профессора его квартиру опечатали, отключили телефон. Вывезли мебель, научные приборы, библиотеку.

В квартире Г.Меланифиди особое внимание уделяли предметам искусства, драгоценностям. Еще в годы нэпа Георгия продержали пару недель в ДОПРе, требуя сдачи золота. Тогда ничего не получилось. И вот теперь, обнаружив швейцарские часы, один из милиционеров ловко снял с них золотую цепочку и она на глазах у всех домочадцев перекочевала в милицейский карман.

Два новых костюма, привезенных из Греции, и набор пластинок с греческими песнями были признаны чекистами лучшими доказательствами шпионской деятельности Василия Грамматикопуло (Тбилиси, 1937). У Константина Авжиева, родившегося в селе Греческом Ставропольского края, но арестованного в Краснодаре конфисковали чемодан, книги и костюм. Жене Лукерье объяснили, что вещи «врага народа» не возвратят.

Уводя алупкинского фотографа Андрея Кердемелиди, чекисты унесли с собой три его фотоаппарата. У отца Василия Мултых при аресте изъяли Псалтирь и Евангелие.

Обыск в доме Лазаря Анастасиади произвели через 12 дней после ареста. Изъяли облигации. (В Грузии, похоже, они пользовались особым спросом у чекистов. Только их и отобрали у Харлампия Алиханова в Тетри-Цкаро, - еще до ареста, но когда уже было ясно, что свободные дни его сочтены).

Обыск завершался составлением протокола, который заставляли подписывать арестованных. В том, что никаких претензий у них нет. На претензии решались немногие. Одесситка Анастасия Добровольская (урожденная Амбатьелло), отказавшаяся подписать протокол, в котором среди прочих изъятых вещей значился и радиоприемник СИ-235, ничего, однако, в своей судьбе изменить не смогла.

Первое таинство НКВД могло также завершиться выпиской ордера на арест. Василия Григораша арестовали 8 декабря 1937 года, а ордер на него выписали 9 декабря.

На кпд НКВД подобные неувязки никак не сказывались.

1. Βαλια Δ. Μουρατιδου. Εκατοχρονη Οδυσσεια. Θεσσαλονικη. Β Εκδοση. 2001. С. 210.

2. Родственника декана философского факультета Московского университета, имя которого открывает список погибших в Великую Отечественную войну на мемориальной доске на здании гуманитарных факультетов МГУ.

3. Есть основания полагать, что такого случая на самом деле не было. Возможно, народная молва перепутала и перенесла в тридцать седьмой год случившееся в 1920 году. Тогда делегация из восемнадцати цалкинцев отправилась в Грецию для выбора мест расселения. Но сам факт приписывания ужасной истории тридцать седьмому, примечателен.

4. Греческое село под Донецком.

5. Из письма В.Ходеевой (пос. Великая Новоселка, Донецкая область).

6. Жаль, что изобрел этот способ не реальный участник событий, а литературный персонаж. Лазарь Сейтанидов – главный герой романа греческого писателя Алексиса Парниса «Корректор». (Роман А.Парниса, имевший бурный успех на Западе в 60-е гг. прошлого века, в России не издан).

7. То есть, глядя в глаза смерти

8. Энциклопедия советских греков. Сост. Ф.Кессиди. Прогресс-культура. 1994. С. 17-18.

9. Архив Междунар. историко-просветительского общества «Мемориал». Ф. 1. Оп. 2. Д. 4111.

10. Лебедева В.П. Все остается людям. В кн. Греки Харьковщины. Харьков. Майдан. 2003. С. 179.